«..наше штатное чудовище…»
Я шагаю в темноту – каждый день, потому что темнота – это я. Непостижимая бездна моей природы открывает при разном освещении разные свои грани. Когда черные бархатные цветы, когда – переплетение труб и шестеренок. Я иногда прыгаю в эту темноту, а иногда осторожно вхожу, как в темную захламленную комнату, с фонарем – искать человека. Но нахожу в лучшем случае кошку – да и то серую. Или ее труп – это уж смотря какую лампу взять.
Не человек – но и не вампир, и не оборотень. Все частично. Половинчато.
Я могу быть духом, призраком – и тогда люди не замечают меня. мои глаза подергиваются пленкой, и если к ним присмотреться, то увидишь, что на месте их пустота. В такие моменты мои глаза находятся не в этом мире и видят не этот мир. Я тенью иду по городам, проплывая в толпе, как нитка дыма – сквозь зрение. В такой момент хочется, чтобы солнце не вставало никогда – или наоборот, залило все сплошь, проникая сквозь поры, выжигая глаза и сердца, наполняя клетки тела. Когда как. Иногда кажется, что мозг настроен на другое зрение – зрение, видящее все цвета приглушенными, как в рекламе кофе, где декольтированные вампирши ведут свою жертву приобщиться к жертвенной чаше с напитком. Это вы думаете, что там кофе. Ну да. Я-то знаю, что там тьма.
Я могу молчать – днями. Призраки не говорят. Вампиры одиноки, но не страдают от одиночества. Ведь вокруг них Ночь, их сущность, которая всегда окутывает их своим первозданным лоном и никогда не отвергает. Тогда захламленная комната открывает свои самые прекрасные тайны. Тогда, когда я вхожу в нее со свечой.
Я всегда хотела быть зверем. Когда на мою любовь орали, когда кидали в нее отравленные дротики и втыкали золотые булавки, мне хотелось прыгнуть длинным прыжком и порвать. Зверь не думает перед тем, как ударить с хрустом по слабой спине. Когда внезапная ярость распрямляет слабую мышцу – она рвется. Когда прыжок пантеры растягивает кожу, расходятся швы и кишки выпадают на камни с водопадом крови. Я не хочу умирать от своей ярости. Но хочется одеть, как северный воин, волчью шкуру, и почувствовать, как на руках вырастают когти, как позвоночник гнется мощной приливной волной. Хочется открыть однажды жаркие, горящие ненавистью глаза с алчной щелью вертикального зрачка. Одеть черную кожу, взять хлыст и пойти скакать по крышам, высматривая с карнизов тех, кто днем причинил тебе зло.
Иногда я вою по ночам. Иногда…
Сидя и играя с ножом, как с серебристой рыбкой, воспламеняясь на вид собственной крови, хотелось царапать стены. Реберная клетка раскрывается, становится паучьими лапками и лезет на потолок. А я сбрасываю себя в черноту своей тьмы…
А потом…
«Я помню стены - стекает кровь,
Я помню руку, которой бил.
Все остальное – обрывки снов.
Но я не помню, кем я был
Я все забыл, я все забыл…»
..Хорошо бы действительно ничего не помнить.
Молчание фарфора, подсвеченного неземным светом – венецианская маска вампирского лица. Губы, которые никогда не улыбаются. Глаза без выражения. Идеальная красота черт, по которым не поймешь ни пороков, ни добродетелей. Фарфоровая белизна. Чистый лист. иной мир не признает смысловой нагрузки. Там другая логика.
Содранная с волчьей головы кожа, криво пришитая к лицу. Швы гноятся, чешутся и истекают темной кровью. Пальцы с припаянными когтями не попадают в ноты. Кровь из-под чужих ногтей. Клыкастый разодранный рот постоянно ухмыляется, глаза, залитые чужой кровью, смеются. Пляшет мохнатое тело, пьет, ржет, царапает всех вокруг и кусает себя. Меч, нож, лом, бутылка и ее сбитое дно– все, что может колоть, резать и бить не хуже когтей и клыков. Смеяться и бить…
Не волк, не призрак – чудовище. Но одно можно сказать точно – безумное. Мерцающее в темноте притягивающее лицо и измазанные в крови акульи зубы. Пение и шипение – не грани ли одной боли?.. Каждый раз входящее в себя с робостью и страхом, готовясь к худшему, и находя его. Но легче найти без фонаря черную кошку в темной комнате, чем человека – пользуясь фонарем.